Московские клиники

Но не то дивно, что великий Толстой посетил великого Чехова. Примечательно наличие клиники, позволявшей госпитализировать знаменитую личность. Солидные лечебные учреждения появились у москвичей с опытом и капиталами. Для накопления последних требовалось время...

Медицинская помощь в первых стационарах никоим образом не превосходила соответствующих возможностей вольнопрактикующего эскулапа. Более-менее состоятельные слои общества предпочитали поэтому лечиться дома. Приюта в больнице искали те, чьи домашние условия мешали выздоровлению и подчас были даже причиной заболевания. Кто, например, из дворянских писателей умер на больничной койке? Но какой-нибудь плотник не входил в круг общения Арендта, Иноземцева и Тарасенкова, а поденщику не хватало денег для оплаты визитов врача. Вместе с тем, оба они могли попасть и к Тарасенкову в Шереметевскую больницу, и к Иноземцеву в университетскую клинику.

Другое дело, что мастерового с фабричным определили бы по их сословию: с 1843 года Старо-Екатерининская больница официально предназначается «для чернорабочего класса людей» (ныне территория Московского областного научно-исследовательского клинического института; улица Щепкина, 61/2). Причем городские власти ничуть не колеблются по поводу необходимости такой специализации, «имея в виду, — как писал губернатор Сенявин генерал-губернатору Щербатову,— что все больничные заведения в Москве, доступные для простого класса, бывают полны во всякое время года, и в каждом из этих учреждений ежедневно получают отказ в принятии по нескольку десятков человек больных».

В результате, пришедшие для заработка, но захворавшие, рабочие не находили приюта в лечебнице и, возвращаясь домой, гибли. Итак, корпуса на Мещанской приняли недужных мастеровых и фабричных, мостовщиков и землекопов, печников и каменщиков, кучеров и лакеев. Непосредственно за лечение больные не платили, однако с каждого чернорабочего был установлен особый сбор — по 70 копеек серебром в год.

«Сашку Кочергу препроводили по характеру болезни в Мясницкую больницу», — пишет Гиляровский о нищенке с Хитровки. Пусть так, только почему мы вдруг перенеслись в этот бывший особняк Степана Бегичева, где Грибоедов сочинял «Горе от ума»? Потому что Старо-Екатерининская чернорабочая больница расширяется — ей передаются здания в разных частях города, и она переводит туда свои отделения. Из подобных ее филиалов, быстро ставших самостоятельными учреждениями того же профиля, крупнейшими были Мясницкая, Яузская и Басманная больницы.

Их появление в 50—70 годы XIX века — совсем не первый эпизод процесса, начавшегося еще при Пушкине. Чуть не на каждых московских воротах поэт замечает «объявление, что дом продается и отдается внаймы». Действительно, барские усадьбы постепенно если не переходили в купеческие руки, то покупались под учреждения, гимназии и пансионы. Или под больницы. Так, например, Яузскую Родион Казаков проектировал в качестве особняка для известного горнозаводчика Баташева (ныне 23-я городская клиническая больница им. Медсантруд; Яузская ул., II).

Мясницкую и Басманную (ныне 6-я гор. клиническая 6-ца; Новая Басманная ул., 26) возвел другой Казаков — прославленный Матвей Федорович, чего только не строивший в Москве. Это были тоже частные усадьбы. И вот почему, созданные по канонам классицизма, они почти повторяли казаковский же, «дворцовый» тип больниц, вроде Голицынской или Павловской — о которых говорилось в предыдущем очерке.

Сделаем отступление насчет «характера болезни» Сашки Кочерги. Мясницкая больница (ныне редакция газеты «Аргументы и факты»; Мясницкая ул., 42) начиналась как сифилитическое отделение «чернорабочей». Процветающая проституция, трущобы промышленных слобод, притоны Хитровки, ночлежные дома и коечно-ка-морочные квартиры — этого было достаточно для богатого урожая кожно-венерических заболеваний. Поэтому в 1914 году большое общественное одобрение заслужило открытие Любимовской клиники (ныне Микологический гор. центр; Ленинский просп., 17). Название — по фамилии благотворителей, позаботившихся о жертвах нечистоплотности и «случайных половых связей».

Здесь надо остановиться на всем госпитальном комплексе, сложившемся вдоль Б. Калужской улицы, главным образом, вокруг Голицынской и 1-й Градской больниц (ныне 1-я гор. клиническая б-ца им. Н.И. Пирогова; Ленинский просп., 8). Голицынская особенно славилась «костоправным» отделением, потом — глазным, по образу которого вскоре создали первую в Москве глазную больницу, и одной из первых в городе амбулаторий — с тремя поначалу врачами: хирургом, терапевтом и гинекологом.

Градскую — названную «первой», потому что она первая была построена на средства городского управления — архитектор Бове спроектировал в старом дворцовом стиле: с церковью во имя св. Марии Магдалины в центре и крыльями для больничных палат. Зато новейшим по тому времени считалось благоустройство — водопровод с паровой машиной и теплые ватерклозеты «на английский манер». Изолировались, правда, лишь заразные больные, а для прочих специализации по отделениям не существовало. Уже к двадцатому столетию относится история хирургического отделения больницы, украшенная именами возглавлявших его профессоров — Алексинского, Рейна, Спасокукоцкого, Бакулева.

Эпидемия тифа 1866 года заставила городскую управу спешно открыть временную инфекционную больницу в помещениях бывшей ситцевой фабрики Титова, то есть между Голицынской больницей и Александрийским дворцом. Напасть миновала, но вечная нехватка больничных коек привела городские власти к решению взять тифозную больницу на постоянное обеспечение под названием 2-й Градской (с 1902 — им. А.А. Щербатова; ныне ряд корпусов заняты поликлиническим и др. отделениями 1-й гор. б-цы; Ленинский просп., 10).

В 1919 году организационно слились Голицынская и 1 -я Градская больницы, а через сорок лет к ним присоединили и Щербатовскую — вместе с изначально входившей в ее состав Любимовской. Производное стало известно москвичам как Первая городская клиническая больница им. Н.И. Пирогова.

Большая Калужская — когда-то окраина с чистым воздухом — не могла не притягивать к себе устроителей приютов и лечебниц. На крупное пожертвование купцов Медведниковых здесь сооружают богадельню и больницу для хроников «христианского вероисповедания, без различия звания, возраста и пола с заболеваниями легких, сердца, нервной системы и прочих органов» (с 1992 — Центральная клиническая б-ца Московской Патриархии свт. Алексия, митр. Московского; Ленинский просп., 27).

Городские учреждения тоже старались не забывать самых несчастных и неимущих. Например, сто коек 1-й Градской сразу были бесплатными, еще 18 содержались за счет благотворителя Акинфова, прочие обходились больным по 15 рублей в месяц, но с 1869 года упразднили и эту плату.

В одном из предыдущих очерков я сказал, что гема больниц — это тема благотворительности. Легендарным врачом-филантропом Федором Петровичем Гаазом, в значительной степени на собственные средства, была открыта Полицейская больница для бесприютных (ныне НИИ гигиены и охраны здоровья детей и подростков; М. Казенный пер., 5). Солдатенков завещал свои два миллиона на строительство «бесплатной больницы для всех бедных» (ныне Городская клиническая 6-ца им. С.Г1. Боткина; 2-й Боткинский пр., 5). Так же на обитателей «преимущественно из недостаточных» ориентировалась Бахрушинская больница для хроников (ныне 33-я городская клиническая б-ца им. А.А. Остроумова; ул. Стромынка, 7).

Возникновение новых лечебных учреждений связано с укоренением наиболее передовых, основанных на опыте, правил по устройству всякого госпиталя. Так утверждается, во-первых, система боковых световых коридоров, в которые выходят палаты для больных, с холлами, где могут проводить дневное время выздоравливающие (например, в Медведниковской и Бахрушинской б-цах).

С другой стороны, лечение инфекционных больных создавало необходимость изоляции — иначе просто грозило внутрибольничное заражение. Требовалась также хорошая вентиляция и освещение палат дневным светом. В таком случае использовались павильонный и барачный принципы. Двух- и трехэтажные корпуса с одной, либо двумя палатами на каждом этаже, или небольшие одноэтажные боксы с одной или двумя маленькими палатами — вот сущность этих методов планировки, которые обычно совмещались (Старо-Екатерининская, Солдатенковская, Сокольническая, детская Морозовская б-цы).

Университетские клиники на Девичьем поле (ныне Московская медицинская академия им. И.М. Сеченова; Б. Пироговская ул., 2/6), куда они переехали из Ново-Екатерининской больницы (ныне 24-я гор. клиническая б-ца; Страстной бул., 15/29), воплотили как лучшие идеи планировки и организации, так и возможные мечты об уровне врачевания. Сам проект разрабатывался архитектором Быковским при участии таких светил медицины, как профессора Склифосовский и Эрисман. В палатах на каждую койку приходилось около 10 квадратных метров площади при высоте потолков 4,3 метра. Вместительные коридоры с холлами; большие окна палат обращены на юг. Описание похоже на рекламу курорта. Собственно, как и в курорт, деньги вкладывали имущие. Правда, в данном случае — бескорыстно.

Купцы и купчихи, промышленники и их жены, «почетные граждане» — Морозовы, Пасхалова, Базанова, Солодовников, Хлудов — финансировали возведение корпусов для психиатрической и неврологической клиник, акушерской и гинекологической, ЛОР-клиники, клиник кожно-венерических и детских болезней. В 1897 году в Москве собрался Международный медицинский конгресс, и его депутаты причислили университетские клиники к лучшим клиникам в Европе.

Сюда уже со спокойной совестью можно было уложить заболевшего Чехова, тем более что в терапевтической клинике его здоровьем занимался известный профессор Остроумов, чье имя, кстати, носят теперь и госпитальная терапевтическая клиника Медицинской академии, и бывшая Бахрушинская больница.